Красивые баллады о любви читать. Владимир высоцкийбаллада о любви. Лежит камень в степи
Песни 1960–1966 годов
Сорок девять дней
Суров же ты, климат охотский, -
Уже третий день ураган.
Встает у руля сам Крючковский,
На отдых – Федотов Иван.Стихия реветь продолжала -
И Тихий шумел океан.
Зиганшин стоял у штурвала
И глаз ни на миг не смыкал.Суровей, ужасней лишенья,
Ни лодки не видно, ни зги, -
И принято было решенье -
И начали есть сапоги.Последнюю съели картошку,
Взглянули друг другу в глаза…
Когда ел Поплавский гармошку,
Крутая скатилась слеза.Доедена банка консервов
И суп из картошки одной, -
Все меньше здоровья и нервов,
Все больше желанье домой.Сердца продолжали работу,
Но реже становится стук,
Спокойный, но слабый Федотов
Глотал предпоследний каблук.Лежали все четверо в лежку,
Ни лодки, ни крошки вокруг,
Зиганшин скрутил козью ножку
Слабевшими пальцами рук.На службе он воин заправский,
И штурман заправский он тут.
Зиганшин, Крючковский, Поплавский
Под палубой песни поют.Зиганшин крепился, держался,
Бодрил, сам был бледный, как тень,
И то, что сказать собирался,
Сказал лишь на следующий день.«Друзья!..» Через час: «Дорогие!..»
«Ребята! – Еще через час. -
Ведь нас не сломила стихия,
Так голод ли сломит ли нас!Забудем про пищу – чего там! -
А вспомним про наших солдат…»
«Узнать бы, – стал бредить Федотов, -
Что у нас в части едят».И вдруг: не мираж ли, не миф ли -
Какое-то судно идет!
К биноклю все сразу приникли,
А с судна летит вертолет.…Окончены все переплеты -
Вновь служат, – что, взял, океан?! -
Крючковский, Поплавский, Федотов,
А с ними Зиганшин Асхан.
Татуировка
Не делили мы тебя и не ласкали
А что любили – так это позади, -
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Алеша выколол твой образ на груди.И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал, -
Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!»
«А я – тем более!» – мне Леша отвечал.А теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней – попробуй разбери:
У него – твой профиль выколот снаружи,
А у меня – душа исколота внутри.И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, -
Пусть слова мои тебя не оскорбят, -
Я прошу, чтоб Леха расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя – верней твоя – татуировка
Много лучше и красивей, чем его!
«Я был душой дурного общества…»
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.Свой человек я был у скокарей,
Свой человек – у щипачей, -
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел, -
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился -
Шепнул, навел – и я сгорел.Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал, -
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:«Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу, -
И я, начальник, спал спокойненько,
И весь ваш МУР видал в гробу!»И дело не было отложено
И огласили приговор, -
И дали все, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав, -
А прокурор просил всей строгости -
И был, по-моему, неправ.С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект, -
Зачем же быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!
«Позабыв про дела и тревоги…»
Позабыв про дела и тревоги
И не в силах себя удержать,
Так люблю я стоять у дороги -
Запоздалых прохожих пугать!«Гражданин, разрешите папироску!»
«Не курю. Извините, пока!»
И тогда я так просто, без спросу
Отбираю у дяди бока.Сделав вид, что уж все позабыто,
Отбежав на полсотни шагов,
Обзовет меня дядя бандитом,
Хулиганом – и будет таков.Но если женщину я повстречаю -
У нее не прошу закурить,
А спокойно ей так намекаю,
Что ей некуда больше спешить…Позабыв про дела и тревоги
И не в силах себя удержать,
Так люблю я стоять на дороге!..
Только лучше б мне баб не встречать!
Серебряные струны
У меня гитара есть – расступитесь, стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены -
Только не порвите серебряные струны!Я зароюсь в землю, сгину в одночасье -
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части -
Только б не порвали серебряные струны!Но гитару унесли, с нею – и свободу, -
Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду -
Только не порвите серебряные струны!»Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю, -
А теперь порвали серебряные струны…
Тот, кто раньше с нею был
В тот вечер я не пил, не пел -
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.И тот, кто раньше с нею был, -
Он мне грубил, он мне грозил.
А я все помню – я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши!»
Она сказала: «Не спеши,
Ведь слишком рано!»Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл, -
И как-то в осень, и как-то в осень -
Иду с дружком, гляжу – стоят, -
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд -
Их было восемь.Со мною – нож, решил я: что ж.
Меня так просто не возьмешь, -
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать,
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда -
Так было надо.Но тот, кто раньше с нею был, -
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис, -
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!» -
Но было поздно.За восемь бед – один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет, -
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек.
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!» -
И я держался.Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее – прощаю.
Ее, как водится, простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, -
Не извиняю.Ее, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, -
Я повстречаю!
Лежит камень в степи
Артуру Макарову
Лежит камень в степи,
А под него вода течет,
А на камне написано слово:
«Кто направо пойдет -
Ничего не найдет,
А кто прямо пойдет -
Никуда не придет,
Кто налево пойдет -
Ничего не поймет
И ни за грош пропадет».Перед камнем стоят
Без коней и без мечей
И решают: идти иль не надо.
Был один из них зол,
Он направо пошел,
В одиночку пошел, -
Ничего не нашел -
Ни деревни, ни сел, -
И обратно пришел.Прямо нету пути -
Никуда не прийти,
Но один не поверил в заклятья
И, подобравши подол,
Напрямую пошел, -
Сколько он ни бродил -
Никуда не забрел, -
Он вернулся и пил,
Он обратно пришел.Ну а третий – был дурак,
Ничего не знал и так,
И пошел без опаски налево.
Долго ль, коротко ль шагал -
И совсем не страдал,
Пил, гулял и отдыхал,
Ничего не понимал, -
Ничего не понимал,
Так всю жизнь и прошагал -
И не сгинул, и не пропал.
Большой Каретный
Левону Кочаряну
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы, ведьГде твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь не верь.
И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь,
Нет-нет да по Каретному пройдешь.
Еще бы, ведьГде твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
«Сколько лет, сколько лет…»
Сколько лет, сколько лет -
Все одно и то же:
Денег нет, женщин нет,
Да и быть не может.Сколько лет воровал,
Сколько лет старался, -
Мне б скопить капитал -
Ну а я спивался.Ни кола ни двора
И ни рожи с кожей,
И друзей – ни хера,
Да и быть не может.Сколько лет воровал,
Сколько лет старался, -
Мне б скопить капитал -
Ну а я спивался…Только – водка на троих,
Только – пика с червой, -
Комом – все блины мои,
А не только первый.
«За меня невеста отрыдает честно…»
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара – без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.Мне нельзя на волю – не имею права, -
Можно лишь – от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо -
Можно только неба кусок, можно только сны.Сны – про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут,
Кто меня там встретит, как меня обнимут
И какие песни мне споют.
Рецидивист
Это был воскресный день – и я не лазил по карманам:
В воскресенье – отдыхать, – вот мой девиз.
Вдруг – свисток, меня хватают, обзывают хулиганом,
А один узнал – кричит: «Рецидивист!»«Брось, товарищ, не ершись,
Моя фамилия – Сергеев, -
Ну, а кто рецидивист -
Так я ж понятья не имею».И это был воскресный день, но мусора не отдыхают:
У них тоже – план давай, хоть удавись, -
Ну а если перевыполнят, так их там награждают -
На вес золота там вор-рецидивист.С уваженьем мне: «Садись! -
Угощают „Беломором“. -
Значит – ты рецидивист?
Распишись под протоколом!»И это был воскресный дань, светило солнце как
бездельник,
И все люди – кто с друзьями, кто с семьей, -
Ну а я сидел скучал, как в самый грустный понедельник:
Мне майор попался очень деловой.Это был воскресный день – а я потел, я лез из кожи, -
Но майор был в математике горазд:
Он чего то там сложил, потом умножил, подытожил -
И сказал, что я судился десять раз.Подал мне начальник лист -
Расписался как умею -
Написал: «Рецидивист
По фамилии Сергеев».И это был воскресный день, я был усталым
и побитым, -
Но одно я знаю, одному я рад:
В семилетний план поимки хулиганов и бандитов
Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад!
«Я женщин не бил до семнадцати лет…»
Я женщин не бил до семнадцати лет -
В семнадцать ударил впервые, -
С тех пор на меня просто удержу нет:
Направо – налево
я им раздаю «чаевые».Но как же случилось, что интеллигент,
Противник насилия в быте,
Так низко упал я – и в этот момент,
Ну если хотите,
себя оскорбил мордобитьем?А было все так: я ей не изменил
За три дня ни разу, признаться, -
Да что говорить – я духи ей купил! -
Французские, братцы,
За тридцать четыре семнадцать.Но был у нее продавец из «ТЭЖЕ» -
Его звали Голубев Слава, -
Он эти духи подарил ей уже, -
Налево-направо
моя улыбалась шалава.Я был молодой, и я вспыльчивый был -
Претензии выложил кратко -
Сказал ей: «Я Славку вчера удавил, -
Сегодня ж, касатка,
тебя удавлю для порядка!»Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,
Зубами стуча «Марсельезу», -
К гортани присох непослушный язык -
И справа, и слева
я ей основательно врезал.С тех пор все шалавы боятся меня -
И это мне больно, ей-богу!
Поэтому я – не проходит и дня -
Бью больно и долго, -
но всех не побьешь – их ведь много.
О нашей встрече
О нашей встрече что там говорить! -
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий, -
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий.Я сразу сузил круг твоих знакомств,
Одел, обул и вытащил из грязи, -
Но за тобой тащился длинный хвост -
Длиннющий хвост твоих коротких связей.Потом, я помню, бил друзей твоих:
Мне с ними было как-то неприятно, -
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята.О чем просила – делал мигом я, -
Я каждый день старался сделать ночью брачной.
Из-за тебя под поезд прыгнул я,
Но, слава богу, не совсем удачно.И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили на дачу, -
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские в придачу.И я клянусь – последний буду гад! -
Не ври, не пей – и я прощу измену, -
И подарю тебе Большой театр
И Малую спортивную арену.А вот теперь я к встрече не готов:
Боюсь тебя, боюсь речей интимных -
Как жители японских городов
Боятся повторенья Хиросимы.
Все ушли на фронт
Все срока уже закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены, -
Надпись: «Все ушли на фронт».За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ:
Если Родина в опасности -
Значит, всем идти на фронт.Там год – за три, если бог хранит, -
Как и в лагере зачет.
Нынче мы на равных с вохрами -
Нынче всем идти на фронт.У начальника Березкина -
Ох и гонор, ох и понт! -
И душа – крест-накрест досками, -
Но и он пошел на фронт.Лучше было – сразу в тыл его:
Только с нами был он смел, -
Высшей мерой наградил его
Трибунал за самострел.Ну а мы – все оправдали мы, -
Наградили нас потом:
Кто живые, тех – медалями,
А кто мертвые – крестом.И другие заключенные
Пусть читают у ворот
Нашу память застекленную -
Надпись: «Все ушли на фронт»…
«Я любил и женщин и проказы:…»
Я любил и женщин и проказы:
Что ни день, то новая была, -
И ходили устные рассказы
Про мои любовные дела.И однажды как-то на дороге
Рядом с морем – с этим не шути -
Встретил я одну из очень многих
На моем на жизненном пути.А у ней – широкая натура,
А у ней – открытая душа,
А у ней – отличная фигура, -
А у меня в кармане – ни гроша.Ну а ей – в подарок нужно кольца;
Кабаки, духи из первых рук, -
А взамен – немного удовольствий
От ее сомнительных услуг.«Я тебе, – она сказала, – Вася,
Дорогое самое отдам!..»
Я сказал: «За сто рублей согласен, -
Если больше – с другом пополам!»Женщины – как очень злые кони:
Захрипит, закусит удила!..
Может, я чего-нибудь не понял,
Но она обиделась – ушла.…Через месяц улеглись волненья -
Через месяц вновь пришла она, -
У меня такое ощущенье,
Что ее устроила цена!
Песня про стукача
В наш тесный круг не каждый попадал,
И я однажды – проклятая дата -
Его привел с собою и сказал:
«Со мною он – нальем ему, ребята!»Он пил как все и был как будто рад,
А мы – его мы встретили как брата…
А он назавтра продал всех подряд, -
Ошибся я – простите мне, ребята!Суда не помню – было мне невмочь,
Потом – барак, холодный как могила, -
Казалось мне – кругом сплошная ночь,
Тем более что так оно и было.Я сохраню хотя б остаток сил, -
Он думает – отсюда нет возврата,
Он слишком рано нас похоронил, -
Ошибся он – поверьте мне, ребята!И день наступит – ночь не на года, -
Я попрошу, когда придет расплата:
«Ведь это я привел его тогда -
И вы его отдайте мне, ребята!..»
Братские могилы
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них на рыдают, -
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче – гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Все судьбы в единую слиты.А в Вечном огне – видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.У братских могил нет заплаканных вдов -
Сюда ходят люди покрепче,
На братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!1963, ред. 1965
Городской романс
Я однажды гулял по столице – и
Двух прохожих случайно зашиб, -
И, попавши за это в милицию,
Я увидел ее – и погиб.Я не знаю, что там она делала, -
Видно, паспорт пришла получать -
Молодая, красивая, белая…
И решил я ее разыскать.Шел за ней – и запомнил парадное.
Что сказать ей? – ведь я ж – хулиган…
Выпил я – и позвал ненаглядную
В привокзальный один ресторан.Ну а ей улыбались прохожие -
Мне хоть просто кричи «Караул!» -
Одному человеку по роже я
Дал за то, что он ей подморгнул.Я икрою ей булки намазывал,
Деньги прямо рекою текли, -
Я ж такие ей песни заказывал!
А в конце заказал – «Журавли».Обещанья я ей до утра давал,
Повторял что-то вновь ей и вновь:
«Я ж пять дней никого не обкрадывал,
Моя с первого взгляда любовь!»Говорил я, что жизнь потеряна,
Я сморкался и плакал в кашне, -
А она мне сказала: «Я верю вам -
И отдамся по сходной цене».Я ударил ее, птицу белую, -
Закипела горячая кровь:
Понял я, что в милиции делала
Моя с первого взгляда любовь…
«Ну о чем с тобою говорить…»
Ну о чем с тобою говорить!
Все равно ты порешь ахинею,
Лучше я пойду к ребятам пить -
У ребят есть мысли поважнее.У ребят серьезный разговор -
Например, о том, кто пьет сильнее.
У ребят широкий кругозор -
От ларька до нашей бакалеи.Разговор у нас и прям и груб -
Две проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И – кому потом бежать за водкой.Ты даешь мне утром хлебный квас -
Ну что тебе придумать в оправданье!
Интеллекты разные у нас -
Повышай свое образованье!
Попутчик
Хоть бы – облачко, хоть бы – тучка
В этот год на моем горизонте, -
Но однажды я встретил попутчика -
Расскажу вам о нем, знакомьтесь.Он спросил: «Вам куда?» – «До Вологды»,
«Ну, до Вологды – это полбеды».Чемодан мой от водки ломится -
Предложил я, как полагается:
«Может, выпить нам – познакомиться, -
Поглядим, кто быстрей сломается!..»Он сказал: «Вылезать нам в Вологде,
Ну, а Вологда – это вона где!..»Я не помню, кто первый сломался, -
Помню, он подливал, поддакивал, -
Мой язык, как шнурок, развязался -
Я кого-то ругал, оплакивал…И проснулся я в городе Вологде,
Но – убей меня – не припомню где.А потом мне пришили дельце
По статье Уголовного кодекса, -
Успокоили: «Все перемелется», -
Дали срок – не дали опомниться.И остался я городе Вологде,
Ну а Вологда – это вона где!..Пятьдесят восьмую дают статью -
Говорят: «Ничего, вы так молоды…»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, -
Он бы хрен доехал до Вологды!Он живет себе в городе Вологде,
А я – на Севере, а Север – вона где!…Все обиды мои – годы стерли,
Но живу я теперь, как в наручниках:
Мне до боли, до кома в горле
Надо встретить того попутчика!Но живет он в городе Вологде,
А я – на Севере, а Север – вона где!..
«Сыт я по горло, до подбородка…»
Игорю Кохановскому
Сыт я по горло, до подбородка -
Даже от песен стал уставать.
Чтоб не могли запеленговать!Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдет,
Друг познакомил с Веркой по пьяни:
Верка поможет, а водка спасет.Не помогли ни Верка, ни водка:
С водки – похмелье, а с Верки – что взять!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
И позывных не передавать!..Сыт я по горло, сыт я по глотку.
Ох, надоело петь и играть!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать!
«Мой друг уедет в Магадан…»
Игорю Кохановскому
Мой друг уедет в Магадан -
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам -
Не по этапу, не по этапу.Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы: что, мол, чудак, -
А просто так.Быть может, кто-то скажет: «Зря!
Как так решиться – всего лишиться!
Ведь там – сплошные лагеря,
А в них – убийцы, а в них – убийцы…»Ответит он: «Не верь молве -
Их там не больше, чем в Москве!»
Потом уложит чемодан,
И – в Магадан!Не то чтоб мне – не по годам, -
Я б прыгнул ночью из электрички,
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, -
Про Магадан.Мой друг поедет сам собой -
С него довольно, с него довольно, -
Его не будет бить конвой -
Он добровольно, он добровольно.А мне удел от бога дан…
А может, тоже – в Магадан?
Уехать с другом заодно -
И лечь на дно!..
Высота
Вцепились они в высоту, как в свое.
Огонь минометный, шквальный…
А мы все лезли толпой на нее,
Как на буфет вокзальный.И крики «ура» застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Семь раз занимали мы ту высоту -
Семь раз мы ее оставляли.И снова в атаку не хочется всем,
Земля – как горелая каша…
В восьмой раз возьмем мы ее насовсем -
Свое возьмем, кровное, наше!А может, ее стороной обойти, -
И что мы к ней прицепились?!
Но, видно, уж точно – все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.
Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась Любовь -
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было - сорок сороков…
И чудаки - ещё такие есть! -
Вдыхают полной грудью эту смесь
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья.
Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю» -
То же, что «дышу» или «живу».
И вдоволь будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Всё строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…
Но вспять безумцев не поворотить -
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,
Потому что если не любил -
Значит и не жил, и не дышал!
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься - сколько ни зови,
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешен на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви…
Их голосам всегда сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрёстках мирозданья.
Я поля влюблённым постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!
Анализ стихотворения «Баллада о Любви» Высоцкого
«Баллада о любви» написана Владимиром Семеновичем Высоцким в 1975 году. На примере этого стихотворения можно ярко проиллюстрировать, как поэт воспринимал великое чувство. Сам автор называл такое творчество «театром искренности».
Тема любви в стихотворении
Баллада состоит из 6 шестистиший и 3 четверостиший. Сначала автор затрагивает библейский сюжет всемирного потопа. Высоцкий хочет таким образом подчеркнуть ценность и значимость чувств: неважно в какие времена мы живем, любовь будет всегда. Она приходит сама: ее невозможно выпросить или купить.
Многие стихи Высоцкого написаны от первого лица; в дальнейшем они получат название «песни-монологи». В своих строчках автор умело описывает разные ситуации и персонажей так, как будто бы все эти события он переживал лично. Слиться со своим героем на время и даже стать им - в этом настоящий талант любого творца слова. Многие его произведения носят автобиографичный характер и всегда посвящены одной женщине - жене Марине Влади.
В финале мы попадаем в мир, где нет живых, но для истинных чувств это ничего не значит. Здесь уже даже не любовь, а какая-то «невидимая нить», которая будет связывать людей. Автор дает любви право обратиться к читателям от первого лица.
Художественные средства в стихотворении
Хоть Высоцкий часто и использует слова в переносных значениях, но их легко растолковать. Ведь строчки стихов очень реалистичны: они напрямую обращены к любимой женщине. Поэт всегда стремился жить на максимуме своих возможностей: ему было нужно все сразу или вообще ничего. С этим связан выраженный эгоизм Владимира Семеновича в любовных делах.
В балладе можно найти следующие выразительные средства:
- эпитеты: хрупкие переправы, волшебная нить, узкие перекрестки (часто подчеркивают нежность и незащищенность прекрасного чувства);
- олицетворение: любовь поэт ассоциирует с дыханием; для него это синоним самой жизни;
- сравнение: любовь - это страна (удивительная, волшебная; каждому необходимо здесь побывать); чувства - корабль (и мы сами можем управлять своим счастьем).
Любовь В.С. Высоцкий ценит больше всего на свете. Это чувство для него - целая стихия. Здесь присутствует все: сила и слабость, эгоизм и бескорыстие. Любовь для автора - это не только удовольствие. В первую очередь, такое чувство невозможно сохранить без труда. Любовные отношения всегда сопровождают нотки грусти, но это не делает их хуже.
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...
Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!
Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.
Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?
Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.
Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!
Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...
Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!
Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!
Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!
Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!
И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!
Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!
Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!
Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...
Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!
Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!
Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает...
К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот -
Темная точка средь белизны!
Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...
Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!
Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала... Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей... ты сама же сказала мне..
Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!
И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!
Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!
И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!
«Баллада о ненависти и любви» Эдуард Асадов
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?Радист кивает: — Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: «Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы…»Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь —
Руки в полуметре от фар не видно?А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья…Где-то комната, свет, тепло…
Не надо об этом! В глазах темнеет…
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет…А в шлемофоне звучат слова:
— Алло! Ты слышишь? Держись, дружище —
Тупо кружится голова…
— Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
— Спасибо… Вас понял… Пока держусь! —
А про себя добавляет: «Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно…»Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки… спина немеет…— Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают…-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают…Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма…Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
— Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!— Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.— Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
— К сожалению, нет…
— Как нет? Да ты не в своем рассудке!Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она — как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело — остывшая деревяшка.Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: — Раз так, я должна сказать! —
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?— Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. —
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.— Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
— Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. —
Он слушает молча. Горит голова…
И словно бы молот стучит по темени…— Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы… голоса…
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом…Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!— Не выйдет! Неправда, не пропаду! —
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает…К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет… ищет… и вот, и вот —
Темная точка средь белизны!Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег…Все ближе, все ниже… Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!Припала к мужу: — Ты жив, ты жив!
Я знала… Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
— Не смей… ты сама же сказала мне..— Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло… хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!
Анализ стихотворения Асадова «Баллада о ненависти и любви»
Асадов, по сей день остающийся одним из самых популярных советских лириков и с легкостью завоевывающий сердца молодых читателей, всегда тяготел к сюжетному поэтическому повествованию. В его творчестве важное место занимают баллады. Широкую известность получила «Баллада о ненависти и любви». Ее главный герой – летчик. Во время сильного бурана он терпит крушение и оказывается практически полностью отрезанным от мира. Единственное средство связи – рация. После аварии летчик лежит в сугробе, из-за ранения ему трудно двигаться. Для его спасения выделены люди, но поиски осложняет продолжающийся буран. С каждой строчкой баллады напряжение нарастает. Читатель постоянно задается вопросом: «Суждено ли главному герою выиграть битву со смертью?».
Поворотный момент баллады – разговор летчика по рации с любимой супругой. Женщина просит мужа собраться с силами, дождаться помощи, не прекращать бороться. На ее уговоры он отвечает отказом. Тогда ей приходится пойти на крайний шаг – на ложь. Найти выход из сложной ситуации, фактически вытащить супруга с того света женщине помогает хорошее знание особенностей его характера. Она прекрасно понимает – там, где не справляется любовь, стоит призвать ненависть. Признавшись в выдуманной измене, жена провоцирует мужа на дальнейшую борьбу. Ему настолько больно от предательства двух самых дорогих людей – супруги и лучшего друга, который якобы выступает в роли любовника, — что он собирает волю в кулак и решает победить смерть. Развивая сюжет, Асадов не забывает о характерах центральных героев. В финале читатель понимает, что летчик может оставить на земле любовь, но при этом не способен уйти из этого мира, потеряв честь. Его супруга готова ради мужа на все, даже пожертвовать своей репутацией. Придумывая измену, она сильно рискует, но поступок ее полностью оправдан. Поэт изображает сильную духом женщину, не боящуюся опуститься в глазах дорогого сердцу человека на самое дно. Для своей баллады Асадов выбирает позитивный финал – в конце любовь все-таки побеждает ненависть.
В стихотворении не названы имена героев, не указан их возраст. Поэта такие подробности не интересуют. Ему гораздо важнее показать трудную жизненную ситуацию, изобразить сильные чувства, благодаря которым ее удается преодолеть. При этом характеры персонажей даются не в описании, а проявляются через поступки, спровоцированные обстоятельствами.
